В баню я не хожу, я только фильм про это снимал. Меня в детстве как-то затащили в парную, я там потерял сознание. После этого в баню я не хожу, предпочитаю душ. Я люблю плавать, читать, гулять и, к сожалению, люблю есть.

Мне актером быть не хотелось, но мне хотелось бы, чтоб меня приглашали играть. Но меня не приглашали никуда, даже мои друзья, ни сверстники, ни старшие, ни младшие. Что-то такое было пару раз, но не получалось. Поэтому я решил, что надо пользоваться служебным положением, так как оно существует, по сути, только для того, чтобы им пользоваться. И я стал играть у себя в эпизодах, такие малюсенькие рольки.

Я должен сказать, что хорошего времени не было никогда. Потому что раньше были идеологические препоны, коммунистические догмы, с которыми мы должны были считаться, а сейчас финансовые «рогатки», которые иногда преодолеть труднее, чем идеологические.

Сегодня огромная проблема в нашей стране — это невежество нового молодого поколения. Это просто огромная толпа невежд, которые не знают истории, ничего не читали, у них нет никаких идеалов, кроме накопления денег. Поэтому у нас есть, над чем смеяться. Но дело в том, что вместе с потерей СССР, наши многие кинематографисты лишились чувства такта, вкуса, чувства того, что это пошло, неэстетично.

Когда случилась Октябрьская революция, то пришло поколение Сергея Эйзенштейна, Козинцева, Ромма, Арнштама, Довженко… Это была целая плеяда замечательных мастеров. Потом произошел XX съезд, умер Сталин — огромный социальный перелом. Тогда появилось наше поколение — в которое входили Чухрай, Алов, Наумов, Тарковский, Данелия, я… Сейчас, казалось бы, когда мы перешли от социализма к капитализму, должна была бы появиться новыя плеяда мастеров, но она не появилась.

Мои фильмы — они долгоиграющие. Когда выпустили фильм «Берегись автомобиля», его выпустили летом, в июле месяце, его не увидел никто. Летом никто не ходил в кинотеатры и в советское время. Но сейчас в нашей стране невозможно найти человека, который бы не смотрел «Берегись автомобиля».

Россия привыкла жить в жестком режиме, это было и при царизме, и еще более при советской власти. И когда вдруг наступила свобода, то выяснилось, что многие не могут ее воспринять, не понимают, что это такое.

Я должен сказать, что я рабочая лошадь. И если говорят, что работа дураков любит, то я абсолютный болван и дурак, потому что я всю свою жизнь работал как ненормальный. Каждой картине отдавалось столько сил, моральных и физических, что организм после фильма был похож на выжженную пустыню.

Я вообще материалист, я воспитывался в эпоху совершенно сумасшедшего атеизма, когда рушили церкви… Я всегда относился к этому неодобрительно, и к людям, которые верят в бога, отношусь уважительно.

Главный тезис режиссера это не мешать таланту. Хорошего режиссера. Плохой обязательно будет мешать. Потому что ему кажется, что он талантливее.

Мы сейчас стали зависимы от потребностей  молодежи, потому что кассу в кино приносит молодежь. Люди взрослые смотрят телевизор, они уже устали, у них болезни, им не до этого. Молодые люди не знают, кто такой Андерсен, они хотят видеть экшн.

У меня раздражительности нет. Горячность есть, вспыльчивость есть. Я  могу и наорать на кого-нибудь, а потом буду жалеть об этом. Я нетерпеливый человек.

Жанр трагикомедии я люблю больше всего, потому что он наиболее полно отражает жизнь. Жизнь не состоит только из смешного или только из мрачного. Она — как шкура тигра. Самое высокое для меня, это когда у человека еще слезы на глазах от предыдущей сцены, а он уже смеется.

Я люблю фильмы, которые имеют сюжет, которые захватывают, которые заставляют плакать, переживать, а не идут «от ума». И выясняется, что и обычный, нормальный обыватель любит такие же картины. Конечно, есть арт-хаусное кино, которое открывает новые возможности киноязыка, но постепенно новации перестают быть новациями и становятся обычным делом.

Я всегда делал такие фильмы, которые я сам, как зритель, хотел бы увидеть. Когда я смотрел такую картину, сделанную другим, я всегда жалел, что это не я ее поставил.